Публикация к дню рождения архимандрита Амвросия.
Расскажу историю про одну икону. Она пришла к нам в дом не совсем обычно и давно обжилась над рабочим столом, под портретом деда.
Может, кто помнит, был журнал "Свои", я был там главредом. Среди прочих материалов, вели авторские колонки разные известные люди города. Очень захотелось мне для полноты, кроме светского контекста дать слово священнику, способного без догматических цитат говорить живым языком, широко рассуждать. Посоветовался со многими, и Таня Малова, талантливый автор журнала, по совместительству моя бывшая одноклассница порекомендовала архимандрита Амвросия, духовника Введенского монастыря. Я знал об этом многострадальном храме, и о семнадцатидневной голодовке группы верующих морозным мартом в 89-м году. Акция прогремела на весь Союз, власти вынуждены были пойти на уступки, церковь возродилась. Духовником её стал отец Амвросий. Я видел его и до встречи издали и на фото. Высокий, статный, благообразный, красивый священник. И вот мы пришли поговорить насчёт журнала к нему в монастырь. Вошли, просторная светлая комната.
- Я Иоанна, помощница батюшки - представилась монахиня с внимательным сильным взглядом. - Проходите, располагайтесь, будем пить чай, а батюшка скоро придёт.
Вошёл. Простая чистая застиранная ряса, чуть взлохмаченный, шаг пружинистый, глаза сверлящие с хитрецой. Усадил меня на диван, рядом сел. Робко мне. А у него улыбка в бороде так и играет, держит паузу, лицо разглядывает.
Неловко как-то.
- Батюшка, я, собственно, вот с чем...
- И вот такая притча... - вдруг говорит Амвросий, будто в продолжении своей фразы.
Рассказал, смотрит игриво, а улыбка так в бороде и запуталась, не сходит. Хорошая, думаю, притча, к чему он это...
- Так вот, батюшка, хочу вас пригласить...
- Или такая история... - продолжает убаюкивать он. Рассказывает.
Да что ж такое, думаю, я и так тут как на иголках, вспотел весь, а он меня сбивает.
- Журнал есть хороший, батюшка..
- успеваю ввернуть я как раз в финале его рассказа.
- Журнаа-аал? - нарочито удивляется он, округляя глаза. - А вот скажи мне, луна, звёзды, планеты - одушевлённые?
О, думаю, тут подвох точно. И голос у него ещё такой высокий грудной, несолидный какой-то для попа.
- Конечно, одушевлённые.
- Да, разве ж у них душа есть?
- А кто их знает, может, и есть - совсем скисаю я.
- Я малым детям такой вопрос задаю и они правильно отвечают. Чего мудрить?
Ну всё, думаю, приехали. Соригинальничать хотел, а теперь, как идиот выгляжу, редактор, понимаешь, журнала...
А он всё знай себе улыбается. И так мне смешно стало про себя, что я с такой важной миной сюда пришёл и как меня это разоблачение расстроило. И сразу так легко стало. Легко и смешно.
И мы быстро обо всём договорились, чаю с пирогом выпили. Я этот опыт потом часто вспоминал, когда щёки от важности слишком раздувались, становилось просто и легко. Ещё на прощанье он говорит: Смотрю ты крепкий малый, спортом каким занимаешься?
- Айкидо, батюшка.
- Это, когда броски, используя силу противника? Да-да. А я вот боксом увлекался, ты не любитель?
И как саданёт мне коротко, но веско в плечо.
Так и стал батюшка у меня колумнистом в журнале. А летом пропали наши семейные путёвки на отдых, сгорали все планы, я был в смятении. Зачем-то написал об этом Иоанне. Скоро пришёл ответ: приглашаем вас семейно отдохнуть в нашем Покровском подворье, батюшка благословил.
И мы провели самые тихие и блаженные две недели в этом укромном месте на краю опустевшего села Златоуст. Разместили нас в большом гостевом доме под ненавязчивой хлебосольной опекой сестры Варвары, тёзки нашей дочери. В подворье шла тихая трудолюбивая жизнь, службы в небольшой церкви, ухоженные грядки, цветущие пахучие луга, монастырское кладбище, колокольный звон, небо пронзительно высокое и вокруг обступившие леса, будто укрывшие это место от ветров и суеты. Приезжал раз и батюшка, проведал нас коротко, сам жил в крохотный келье, больше похожей на утлую деревенскую баньку.
Уезжали мы оттуда нехотя, отдохнувшие, душевно отогретые, раздышавшиеся, другие. Журнальный проект зачах, с тех пор мы долго не виделись. А вспомнил я про Амвросия, как наступили тяжкие времена для нашей семьи. И винить, кроме себя некого, и что делать не знаешь. Молились сами как умели, в церковь не ходили, да и не крещёные мы все. И взбрело мне, что нужна нам икона Христа. Вот засело в голову неотвязно. Написал матушке Иоанне такую просьбу. Она отвечает: приходите, батюшка приготовил для вас икону.
Пришёл. Она без лишних расспросов протягивает икону.
- Это от батюшки. Не то, что вы просили, это икона Богородицы. Не знаю, почему он так выбрал. А от себя подарю икону Спасителя, как хотели. Спаси Господи.
Повесили дома. Сначала подходили часто, а потом и забыли вовсе, жизнь дальше понеслась. Богородица так над столом и обосновалась с самого начала. Глядела на нас мечущихся, не замечающих её. А потом как-то во время нашей тихой липкой ссоры с женой, когда хотелось уже все мосты за спиной сжечь и слова невозвратные страшные подступили, она взяла и упала со стены. Стеклышко только тихонько дзинькнуло, но не разбилась. Остановились мы. И, вроде бы, ерунда какая, картинка забытая со стены упала, что она нам неверующим, а перещелкнуло что-то внутри. Обнялись. Сначала колюче, по-чужому словно, а потом слёзы у обоих потекли зачем-то. В ту ночь понесла Вера, и через девять месяцев родился наш такой трудный и любимый последыш Гриша.
Отец Амвросий ушёл в другой мир. Многое успел, на десять жизней хватит. Знаю, хорошо ему там, только за нас непутёвых тревожно, молится. И снится он мне всё чаще всё с той же застрявшей улыбкой в бороде.
Андрей Данилов, журналист
Может, кто помнит, был журнал "Свои", я был там главредом. Среди прочих материалов, вели авторские колонки разные известные люди города. Очень захотелось мне для полноты, кроме светского контекста дать слово священнику, способного без догматических цитат говорить живым языком, широко рассуждать. Посоветовался со многими, и Таня Малова, талантливый автор журнала, по совместительству моя бывшая одноклассница порекомендовала архимандрита Амвросия, духовника Введенского монастыря. Я знал об этом многострадальном храме, и о семнадцатидневной голодовке группы верующих морозным мартом в 89-м году. Акция прогремела на весь Союз, власти вынуждены были пойти на уступки, церковь возродилась. Духовником её стал отец Амвросий. Я видел его и до встречи издали и на фото. Высокий, статный, благообразный, красивый священник. И вот мы пришли поговорить насчёт журнала к нему в монастырь. Вошли, просторная светлая комната.
- Я Иоанна, помощница батюшки - представилась монахиня с внимательным сильным взглядом. - Проходите, располагайтесь, будем пить чай, а батюшка скоро придёт.
Вошёл. Простая чистая застиранная ряса, чуть взлохмаченный, шаг пружинистый, глаза сверлящие с хитрецой. Усадил меня на диван, рядом сел. Робко мне. А у него улыбка в бороде так и играет, держит паузу, лицо разглядывает.
Неловко как-то.
- Батюшка, я, собственно, вот с чем...
- И вот такая притча... - вдруг говорит Амвросий, будто в продолжении своей фразы.
Рассказал, смотрит игриво, а улыбка так в бороде и запуталась, не сходит. Хорошая, думаю, притча, к чему он это...
- Так вот, батюшка, хочу вас пригласить...
- Или такая история... - продолжает убаюкивать он. Рассказывает.
Да что ж такое, думаю, я и так тут как на иголках, вспотел весь, а он меня сбивает.
- Журнал есть хороший, батюшка..
- успеваю ввернуть я как раз в финале его рассказа.
- Журнаа-аал? - нарочито удивляется он, округляя глаза. - А вот скажи мне, луна, звёзды, планеты - одушевлённые?
О, думаю, тут подвох точно. И голос у него ещё такой высокий грудной, несолидный какой-то для попа.
- Конечно, одушевлённые.
- Да, разве ж у них душа есть?
- А кто их знает, может, и есть - совсем скисаю я.
- Я малым детям такой вопрос задаю и они правильно отвечают. Чего мудрить?
Ну всё, думаю, приехали. Соригинальничать хотел, а теперь, как идиот выгляжу, редактор, понимаешь, журнала...
А он всё знай себе улыбается. И так мне смешно стало про себя, что я с такой важной миной сюда пришёл и как меня это разоблачение расстроило. И сразу так легко стало. Легко и смешно.
И мы быстро обо всём договорились, чаю с пирогом выпили. Я этот опыт потом часто вспоминал, когда щёки от важности слишком раздувались, становилось просто и легко. Ещё на прощанье он говорит: Смотрю ты крепкий малый, спортом каким занимаешься?
- Айкидо, батюшка.
- Это, когда броски, используя силу противника? Да-да. А я вот боксом увлекался, ты не любитель?
И как саданёт мне коротко, но веско в плечо.
Так и стал батюшка у меня колумнистом в журнале. А летом пропали наши семейные путёвки на отдых, сгорали все планы, я был в смятении. Зачем-то написал об этом Иоанне. Скоро пришёл ответ: приглашаем вас семейно отдохнуть в нашем Покровском подворье, батюшка благословил.
И мы провели самые тихие и блаженные две недели в этом укромном месте на краю опустевшего села Златоуст. Разместили нас в большом гостевом доме под ненавязчивой хлебосольной опекой сестры Варвары, тёзки нашей дочери. В подворье шла тихая трудолюбивая жизнь, службы в небольшой церкви, ухоженные грядки, цветущие пахучие луга, монастырское кладбище, колокольный звон, небо пронзительно высокое и вокруг обступившие леса, будто укрывшие это место от ветров и суеты. Приезжал раз и батюшка, проведал нас коротко, сам жил в крохотный келье, больше похожей на утлую деревенскую баньку.
Уезжали мы оттуда нехотя, отдохнувшие, душевно отогретые, раздышавшиеся, другие. Журнальный проект зачах, с тех пор мы долго не виделись. А вспомнил я про Амвросия, как наступили тяжкие времена для нашей семьи. И винить, кроме себя некого, и что делать не знаешь. Молились сами как умели, в церковь не ходили, да и не крещёные мы все. И взбрело мне, что нужна нам икона Христа. Вот засело в голову неотвязно. Написал матушке Иоанне такую просьбу. Она отвечает: приходите, батюшка приготовил для вас икону.
Пришёл. Она без лишних расспросов протягивает икону.
- Это от батюшки. Не то, что вы просили, это икона Богородицы. Не знаю, почему он так выбрал. А от себя подарю икону Спасителя, как хотели. Спаси Господи.
Повесили дома. Сначала подходили часто, а потом и забыли вовсе, жизнь дальше понеслась. Богородица так над столом и обосновалась с самого начала. Глядела на нас мечущихся, не замечающих её. А потом как-то во время нашей тихой липкой ссоры с женой, когда хотелось уже все мосты за спиной сжечь и слова невозвратные страшные подступили, она взяла и упала со стены. Стеклышко только тихонько дзинькнуло, но не разбилась. Остановились мы. И, вроде бы, ерунда какая, картинка забытая со стены упала, что она нам неверующим, а перещелкнуло что-то внутри. Обнялись. Сначала колюче, по-чужому словно, а потом слёзы у обоих потекли зачем-то. В ту ночь понесла Вера, и через девять месяцев родился наш такой трудный и любимый последыш Гриша.
Отец Амвросий ушёл в другой мир. Многое успел, на десять жизней хватит. Знаю, хорошо ему там, только за нас непутёвых тревожно, молится. И снится он мне всё чаще всё с той же застрявшей улыбкой в бороде.
Андрей Данилов, журналист