– Батюшка, благословите! Расскажите немного о Вашем монастыре.
– История нашего монастыря особенная и интересная. Может быть, вы что-то слышали об отце Плакиде (Дезее)? В семидесятых годах он, я, отец Серафим (сейчас он отшельник на одном из островов около Марселя) и еще один человек (он сейчас умер) – все мы были католическими монахами. И вот мы решили совершать богослужение в своем монастыре по византийскому обряду. И по действию Святого Духа, благодаря литургической православной практике, спустя несколько лет мы обрели православный дух, православное сознание. Впоследствии мы поехали на Святую гору в монастырь Симонопетра, приняли там Православие и священство. После этого старец Эмилиан, который тогда был игуменом монастыря Симонопетра, послал нас обратно во Францию, чтобы мы основали там монастыри и окормляли людей, которые тоже желали быть православными.
У меня тогда были три знакомые девушки, которые хотели стать православными монахинями. И они поехали в Грецию, в женский монастырь Ормилия, который окормлял старец Эмилиан, с тем, чтобы поучиться там монашеской жизни, а затем вернуться во Францию строить монастырь. Но воля Божия не всегда совпадает с волей человеческой. Одна девушка решила вернуться в мир. Вторая осталась в рае-Ормилии. А третья вернулась во Францию, в наш маленький монастырь. Теперь у нас шесть монахинь. Одна из них совсем старенькая, серьезно больна. Недавно она сказала мне, что скоро умрет. Я спросил ее, почему она так думает. Она ответила: «В моей семье все умирают молодыми».
– Во Франции, наверное, ваш монастырь выглядит экзотически. Как к вам относятся окружающие вас люди, нет ли отторжения? И стараетесь ли вы как-то соответствовать французской культуре?
– Обращение к православию в нашей стране – это, конечно, нечто из ряда вон выходящее. В течение двадцати лет окружающие нас люди думали, что мы находимся в какой-то секте, католики же, наши бывшие братья, считали нас предателями. Некоторые люди, которые смотрят, прежде всего, только на внешнюю сторону вещей, видя наши контакты с православными из Румынии или из России, полагали, что мы шпионы. Поскольку у нас были связи с Россией еще в коммунистическую эпоху, многие французы считали нас русскими шпионами. По этой причине вот уже двадцать пять лет, как мы живем отверженными. Я вам так откровенно рассказываю, потому что такова реальность. Но на самом деле, это очень хорошая ситуация. Вы же понимаете, что это крест – быть чужаками в своей собственной стране. И когда мы открыли для себя Православие, мы одновременно обнаружили, что истинное Царство – это Царство Небесное, а не царство земное. И так сложились обстоятельства, что для нас невозможно найти Царства Божия на земле, в нашей стране. И это самая лучшая ситуация.
Отвечая на вторую половину вашего вопроса, который весьма справедлив, я хотел бы сказать, что мы не отказывались от своей страны и тех братьев, которые там живут. И мы полагаем, что наша роль – найти свет в тех странах, которые являются православными, и свидетельствовать об этом свете в своей собственной стране. Воспримут ли этот свет Православия французы или нет, это не наша проблема, это дело Бога. Мы свидетельствуем о том, что глубокие корни Франции – это православные корни. В течение тысячелетия Франция была православной страной. Таким образом, мы помогаем французам, которые ходят к нам, обрести вновь свои православные корни. Все службы и Литургию мы служим на французском языке. Мы со своими прихожанами посещаем древние православные святые места Франции. Во Франции много мест, исторически связанных с Православием. После нашествия крестоносцев, которые разрушили и ограбили Константинополь, множество святынь попало на Запад. Часто католики не почитают святынь, в особенности мощей, так, как чтят их православные. Православие же свидетельствует о том, что это мощи живых святых. Порой нам приходится спасать святые мощи от забвения и осквернения. Мы стараемся приобщать французов к этой древней церковной традиции почитания мощей. Таким образом мы связываем Православие с французской культурой.
– Расскажите что-нибудь о том, чему Вас учил старец Эмилиан. Что он говорил о предстоянии Богу во время келейного правила? Учил ли он стоять во время службы?
– Старец любил сдержанность на богослужении, простоту. На богослужении, говорил он, для человека естественно стоять на ногах. Человек – это священник, то есть он соединяет небо с землей, поэтому прямое положение тела для этого самое подходящее. Человек садится лишь тогда, когда ему необходимо отдохнуть. Так на богослужении, когда человеку или из-за преклонного возраста, или из-за болезни нужно отдохнуть, он садится. Но это является снисхождением.
В келье старец советовал молиться по четкам, без напряжения, но и не расслабленно. Разным людям ради подвига он мог давать различные советы, в зависимости от физических сил каждого. В любом случае, на что-то особенное всегда необходимо брать благословение у своего духовного руководителя, потому что без благословения подвиг может оказаться иллюзорным, будет иметь лишь видимость духовного делания, а на самом деле окажется проявлением собственной воли. Например, я прочитаю о том, как египетские подвижники подвешивали веревки, на которые они опирались во время долгих молитв, чтобы вообще не садиться. Если я самовольно стану так делать, то это будет элементарным проявлением гордости и лишь видимостью духовного делания.
– Расскажите что-нибудь еще о старце Эмилиане. Что Вас больше всего в нем впечатлило?
– Скажу о трех вещах. Первое, что меня поразило, – это случай, произошедший в первые годы после моего обращения к Православию. Одно время меня очень мучила одна проблема, я испытывал сердечное смущение. Я поехал в Симонопетру и прожил там месяц с непрестанным желанием поисповедаться. Тогда я еще не говорил по-гречески, поэтому напрямую со старцем я говорить не мог. А через переводчика я не хотел рассказывать о своих проблемах. Весь тот месяц я молился Богу: «Господи, я хочу исповедаться старцу, но не могу. Что делать?» Очень тяжело было. Я не хотел, не мог уехать, пока не поисповедуюсь. В день моего отъезда, перед Литургией старец подозвал меня к своей стасидии и через брата-переводчика сказал мне: «Если однажды кто-то обратится к тебе с такой-то проблемой, вот совет, который ты должен ему дать». И он подробно ответил мне на все мои внутренние вопросы, разрешил мою проблему. А переводчик при этом ни о чем не подозревал. Видите прозорливость старца?
Второе, что мне больше всего запомнилось в старце, это его манера служить. Когда он служил, сразу чувствовалось, насколько он явно ощущает присутствие Божие – как будто он видит Бога. Это трудно передать словами, но это чувствовали все сослужившие ему, которых он возводил с собой на некую высоту во время Литургии. Никакой театральности, никаких экзальтированных эмоций, никаких излишних жестов не было, он все совершал с простотой и сдержанностью, но чувство было неописуемое – надо было его видеть!
Третье – это случай, произошедший в Ормилии несколько лет назад, когда старец был уже прикован к постели. Приехали туда какие-то русские монахини в надежде увидеть старца Эмилиана. Им сказали, что старца увидеть они не смогут, так как он не выходит из кельи и тяжело болеет. И когда сестер вели по монастырскому двору, то показали им окно кельи, в которой находился старец. Тогда одна из монахинь со всей верой и любовью сделала поклон в сторону кельи. В это время в келье старца находилась сестра, которая за ним ухаживает. Она смотрела в окно и видела русских сестер. В тот момент, когда одна из сестер сделала поклон, старец, который обычно лежит неподвижно, с закрытыми глазами, приподнялся и поклонился ей в ответ. То есть, не видя монахинь телесными глазами, он видел их духом.
– Батюшка, благословите! От многих слышала, что человек может победить в себе грех, но свой характер изменить не может. Что это значит? Я всегда думала, что характер – это совокупность добродетелей и пороков, присущих тому или иному человеку, и значит, его возможно изменить в лучшую сторону.
– Грубо говоря, характер изменить нельзя. Как, например, если у вас голубые глаза, то вы не можете их сделать зелеными. Характер – это то, что нам дано. После падения у всех нас есть в характере как хорошее, так и плохое. И таким образом, в течение всей нашей жизни мы ощущаем борьбу между Богом, который старается развить все лучшее в нас, и диаволом, который хочет развить в нас злое, чтобы погубить нас. Но наш характер, плохой он или хороший, есть то достояние, которое Бог дал нам, чтобы использовать его как путь к Богу. Своими силами мы не можем изменить или улучшить свой характер. Мне кажется, что только Христос может изменить нас. И наша духовная жизнь состоит в том, чтобы предстать перед Господом во смирении такими, какие мы есть, со своим характером, и позволить Ему делать с нами все, что Он хочет, предать себя в Его волю. Мы должны впустить Христа жить в нас, для того, чтобы Он нас изменил. Это не означает, что мы не должны прилагать усилий, чтобы бороться со своими страстями и недостатками, но наш труд – это соработничество со Христом. А изменить в нас что-то может только Христос, и в этом смысле можно сказать, что наш характер не меняется.
– Раздражительный человек всегда останется таким?
– Человек должен бороться со своей страстью и постараться сделать так, чтобы его страсть не проявлялась внешне, но искоренить страсть может только благодать Божия. Мое дело – бороться. И однажды, если Господь этого захочет, я избавлюсь от страсти. Господь благ, и Его воля заключается в том, чтобы спасти нас.
Человек падает, потом поднимается, затем снова падает и снова поднимается. Человек страдает от страсти, просит Бога о помощи. Летом, например, земля днем сухая и ночью остается такой же. А утром, когда встает солнце, на ней появляется роса. Небо отдает земле капли влаги, но мы не видим, как это происходит. Так наш подвиг, молитва, внутреннее делание приготовляют нас к тому, чтобы незаметно принять росу благодати от Бога.
– Должен ли христианин любить всех одинаково или можно кого-то любить особенно? Спрашиваю, потому что замечаю, что некоторых людей как будто люблю больше. Бывает такое, что общаясь с человеком, которого ты, может быть, в первый раз видишь, чувствуешь с ним какое-то единство душ, поэтому видеться с ним для тебя особенная радость.
– В греческом языке есть такое слово – «αγάπη» («агапи»). Оно означает «любовь». Но это не чувственная любовь, не любовь, продиктованная эгоизмом или страстями, – такую любовь мы, монахи должны в себе умалять. Любовь «αγάπη» – это любовь, которая отдает себя, любовь, которая не ищет собственного удовольствия, но ищет радости и счастья для другого человека. Я считаю, что такая любовь – одна из особенностей христианства. И вся наша христианская жизнь состоит в том, чтобы научиться любить людей любовью «αγάπη». Как мы можем любить своих врагов? Только любовью «αγάπη», которая отдает себя.
Мы учимся такой любви, терпя немощи окружающих нас людей: например, мы терпим брата или сестру, которые нам завидуют, нас притесняют, шумят, занимают наше место, и мы испытываем трудности в общении с ними. Терпение этих трудностей с улыбкой, благодушием – это проявление любви.
– Не могли бы Вы дать совет, как преодолеть горечь при исполнении послушания?
– Как Вы хотите, чтобы я ответил на этот вопрос, когда я сам учусь слушаться?! Никакой специальной методики я рекомендовать не могу. Единственное, что могу сказать, это то, что в нашей внутренней борьбе силы мы можем черпать в подражании Христу. Господь, приняв человечество, дал нам силы совершать то, что исполнил Сам. Если мы действительно стараемся в своей жизни подражать Христу, то Господь дает нам силы исполнять то, что необходимо в данный момент. На мой взгляд, нам необходимо постоянно понуждать себя как бы входить в жизнь Христа. А одной из главных черт Его жизни было всецелое послушание Отцу и людям. И когда мне тяжело сотворить послушание, то я могу сказать себе: «Христос слушался, значит, из любви к Нему и я послушаюсь». Если мы отдаем свою жизнь Господу, то Он дает нам Свою победу и силу – происходит некий взаимообмен.
– Как быть, если самоукорение приводит не к смирению, а к унынию?
– Действительно, самоукорение может привести к унынию. Самоукорение вроде «я плохой человек, я грешник» может быть проявлением эгоизма, потому что я смотрю на себя и вижу несоответствие тому идеалу, тому образу, которому мне хотелось бы соответствовать. Я молюсь Богу о том, чтобы Он изменил меня, но результата не вижу. И если это длится годами, я устаю, обуреваюсь помыслами: «Бог не слышит моих молитв, я слишком плохой, чтобы спастись, к чему молиться? Может быть, мне лучше поменять образ жизни, может быть, мне лучше заняться миссионерской деятельностью, может, мне лучше уйти из монастыря и жить в миру…» Все эти помыслы лишают нас мужества и приводят к унынию. И что можно сделать в момент этого искушения унынием? Нужно повергнуть себя перед Богом в молитве и просить Его показать тебе путь. То есть, не нужно думать о том, какой ты, не нужно укорять себя или, наоборот, хвалить, но полностью предать себя воле Божией: «Господи, что Ты хочешь и как Ты хочешь». Нужно научиться забывать о себе и представать перед Богом в смирении, в своей нищете, со своими ошибками. К тому же, ни один человек не знает себя так, как знает его Бог. И наше дело повергнуть себя перед Богом со словами: «Вот я. Ты знаешь меня, делай из меня то, что Ты хочешь».
– У преподобного Порфирия Афонского есть такой совет: «Все совершать из любви к Богу». Как Вы понимаете это?
– Я понимаю так, что все следует совершать, помня о Боге, находясь в связи с Богом. Как мне кажется, мы часто творим образ Бога, исходя из собственных представлений, из собственных знаний. И нам необходимо полностью поменять свое видение вещей. Сначала нам нужно познать Бога, а потом смотреть на мир через Бога. Сделать это очень легко. У нас есть Священное Писание, которое говорит нам о том, Кто такой Бог, как Он действует в мире и по отношению к нам. У нас есть Христос, Который воспринял нашу природу и преодолел все трудности, чтобы дать нам собственную силу. У нас есть Божественная литургия для того, чтобы видеть Бога. Находясь в Церкви, ты научаешься постепенно взирать на мир сквозь образ Бога.
К слову сказать, люди, которые обратились в Православие и живут не в православной среде, несмотря на огромные трудности, имеют одно преимущество. Они воспринимают Литургию как видение Божественного света, как видение Божественной жизни, в то время как католическая месса представляет собой всего лишь собрание верующих, которые приносят в дар Богу свое пение и свою веру. То есть что такое службы или молитвенные собрания других конфессий? Например, протестанты и католики собираются вместе и что-то хотят принести от себя Богу. А православная Литургия всегда являет то, что Бог открывает и дает. Для нас православная Литургия действительно явилась открытием.
Итак, мы можем познавать Бога через Священное Писание и Божественную литургию. Что произошло с Моисеем на горе Синай? Он имел опыт личного общения с Богом. И когда он спустился к народу, то принес с собой заповедь от Бога устроить богослужение, чтобы люди могли видеть то, что он видел на горе. И мы, являясь наследниками иудейского храмового богослужения, в Божественной литургии имеем видение Бога. К примеру, на архиерейском богослужении, можно сказать, мы видим то же самое, что видел Моисей на горе Синай. Моисей видел единого Бога в трех Лицах, и он прозрел, что в одном Лице Спасителя будет две природы: Божественная и человеческая. И это есть свет миру. И когда епископ благословляет народ дикирикем и трикирием, он передает свет мира двумя свечами, которые символизируют две природы Христа, и тремя свечами, которые символизируют три Лица. И мы своими глазами и своей верой видим то же самое, что видел Моисей на горе. И так происходит в течение всей Литургии.
http://monasterium.ru/publikatsii/2013-06-03-11-31-51/nash-trud-eto-sorabotnichestvo-so-khristom/