Спустя 69 лет со Дня победы, некоторые из сестер Введенской обители, пережившие Великую Отечественную войну, делятся своими воспоминаниями.
Схимонахиня Акилина (Стрий) (медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»)
«Деточки, самое страшное – война и голод,» - вспоминает схимонахиня Акилина, - «мне шел 13-й год, когда началась война.
Мы жили в деревне вблизи Котовска, это Одесская область. Семья была большая: два старших братика, младший и младшая сестричка. В 1938 умер папа, сестра и братик. Когда началась война, брат пошел работать, помогать дяде, а мы с мамой остались вдвоем. Таких, как я, – маленьких посылали строить дороги. Помню, мимо часто проезжали немцы, румыны.
Папа умер вскоре после того, как они дом построили, и все заботы по хозяйству легли на маму. Были у нее старшие братья. Дядька Спиридон маму любил, чем мог, помогал нам.
Чтобы получить хоть какую копейку, мама работала в школе уборщицей, белила помещения в колхозах. Мы жили с ней вдвоем, как могла, так и помогала. Поднимались в 3 часа ночи, выходили в поле, сеяли пшеницу.
Бывало, и в нашу деревню приходили немцы, жили в домах по 2-3 дня, но нас не трогали. Я, конечно, боялась, но Господь хранил. В других деревнях много шкод они натворили: искали партизан. Где находили, сжигали всю деревню.
Очень было трудное детство. Зимой было особенно тяжело: холодно, кушать нечего. Помню, еще до войны, совсем маленькая была, 4 года, как-то сказала: «Мама, когда я накушаюсь хлеба?» Она, бедненькая, со слезами ушла.
В доме, особенно зимой, было холодно. Мама пойдет, принесет соломы, мы в этой соломке сгорбимся - так и согревались. А, бывало, найдем зернышки, соберем немного – и кушаем, как птички. Господь сытность давал. Весной, когда начинали появляться листочки на деревьях: вишенки, груши, яблони, возьмешь в рот 2-3 листика – пожевала и сыта. Бывало, что так объедали деревья, что не оставалось листиков вовсе. Мама рвала листья вербы, лебеду, собирала, и варила суп. Ни соли не было, ни масла.
Мамочка кормила нас, как могла. Однажды два хлебушка принесла, перерезала пополам и дала нам по половинке. Я сижу, отщипываю по крошечке и в рот кладу – хотела наесться хлебушком. Поела – как ожила, сразу хорошо стало.
Жизнь была тяжелая. Избави, Господи, чтобы этого сейчас не было.
Вот так, никогда не думала, что проживу столько лет, родилась с пороком сердца, а Господь хранил, 26 июня уже 86 лет будет».
Схимонахиня Анисия (Хохлюк) (медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»)
«В семье было 6 детей, папа и мама. Старшая сестричка с 1920 года, а я была младшая, с 1928. После меня было еще двое деток, но они умерли. Папа умер в 1938 году – мама одна нас воспитывала. С 5 лет я работала.
Перед войной всё забрали: корову, лошадь. Помню, в стакане было немного зерна – высыпали об стенку, чтобы ничего не осталось. Страшное было время: с полей убрали всю пшеницу, срезали подсолнухи, увезли запасы зерна. Мы ходили по полю, собирали ботву от подсолнухов, чистили ее, терли на терке и варили. Папа не соглашался идти в колхоз: «Я лучше умру, но в колхоз не пойду. Пусть все заберут». Мама плакала.
В доме зимой было очень холодно. Лед на полу, снег на стенах, хоть на санках катайся. Пар от дыхания шел - как холодно было. Привяжешь паклю на ноги – так и ходишь.
- Анечка, чувствуешь, как пахнет в хате хлебом-калачем?
- Да, - говорю. Мы, ищем откуда запах идет.
- Анечка! Это же от иконы пахнет как калачем!
И начали лизать облачко-калач прямо на иконе. Помню, после войны мама пекла такие калачи.
У меня весь род верующий. Было тогда безбожие, но я никогда не боялась. Когда на поле садились кушать, всегда перекрещусь, да еду перекрещу. Бывало, даже говорили: «Аня, ты не боишься креститься?» Я отвечаю: «А что бояться. Ну, накажут. Бога надо бояться, чтобы Господь не наказал. А их что бояться?»
Храма в селе не было. Красивый белый храм Вознесения Господня, ему было около 150 лет, в 1938 году внутри спалили, а камни разобрали, из них построили мост.
Одна из наших монастырских сестер носила в детстве крестик, и кто-то рассказал об этом директору школы. Ее вызвали и спрашивают:
- Крестик носишь?
- Да, - отвечает. Те попробовали снять, но она прижала руки к груди:
- Хоть руки вырвете, но крестика не отдам. Умом буду креститься, но крестик не снимите.
Так ее и отпустили её, пожалели. А, спустя несколько лет, когда в селе построили храм, пришел этот самый директор, и сам покрестился, и детей привел, и дом свой освятил.
Помню, как начиналась война: налетели самолеты немецкие, вокруг все горит – за 30 километров видно. Слева село горит, справа - станция, вдали – склад… страшно. Кругом - дома в огне, поля с пшеницей – все горит. Страх! Страшный суд. Когда немцы наступали, они день и ночь ехали, кинут гранату в поле – все запалят. Все побито, дороги нет, вокруг – ямы, ямы.
Во время войны я посла скот. Такая маленькая, а по 10 скотинок одна водила, чтобы заработать денег и оплатить налог – немцам и нашим.
А однажды ночью к нам пришли партизаны – стучат: «Мы пришли попросить покушать». Спрашивают меня: сколько тебе лет? 5 или 6, а мне тогда было уже 14 – всегда маленькая была. Мама накормила их хлебом, картошкой. Чтобы не подвергать семью опасности, партизаны взяли обед с собой, а посуду потом оставили под кустом боярышника.
Они часто потом приходили. Так мы договорились: «Когда мы будем здесь,» - говорят, - «повяжем тряпочку на куст - пусть ваша доченька придет, посмотрит. Если тряпочка есть, пусть принесет покушать».
Так и ходила я всю зиму через поле, смотреть. Целый год варили партизанам супчики, и Господь не оставлял, давал нам и еду и одежду.
Когда наши пленные возвращались домой, проходили мимо села, просили покушать. Помню, мама посылала меня в поле за пшеницей. Наготовит им калачей, накормит, всем нальет с собой супа в дорогу. А как отдохнут, согреются, так и продолжали путь – кому 100, кому 200 километров идти до дома. Так каждый день, или через день приходили гости, а мама всех кормила. Молились Богу, чтобы нам давал пропитание – Он и не оставлял.
Когда война кончилась, я была в Донбассе. Помню, повезли встречать вернувшихся с фронта солдат. Мы все были одеты красиво, по форме, с цветами в руках… а вокруг – слезы. Кто встречал своих - слезы радости, но больше тех, кто так и не встретил. Матери по 8-10 сыновей провожали на фронт, тогда абортов не делали – боялись Бога».
Сейчас схимнице уже 86 лет, она перенесла 5 операций. Никогда не знала отдыха.
«Господи, благодарю Тебя, что Ты меня в монастырь взял и батюшку благодарю, что он меня сюда принял. Живу сейчас, как в раю. Дай Бог, чтобы вам такого не переживать. Молитесь – Господь все будет давать вам, будет укреплять. А без молитвы жизни нет».
Схимонахиня Евдокия (Микула) (медали «За оборону Москвы» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»)
«Войну не ждали. Я так хорошо запомнила: в 4 часа утра полетели самолеты. Мы жили тогда в институтском общежитии - 6 человек девчонок, молодые были, неопытные, ничего не знали, все испугались.
Крыша, помню, была железная. Немцы бросают патроны с самолета, они прямо по крыше звенят, а мы же не понимаем, что это. Выбежали на улицу, а сторож увидел нас, кричит: «Что вы рот разеваете? Это ж пули! В лоб ударит – и готовы!» Сейчас с улыбкой вспоминаю, а тогда ой, как страшно было.
Помню, всей семьей молились. Не ляжем спать до тех пор, пока не прочитаем молитвы. Мой папа был грамотный, а мама помогала ему во всем. Ходили на поле, собирали прошлогоднюю картошку, делали из не крахмал, готовили лепешки. В семье было 6 человек. Тогда абортов не делали – грех. Сколько будет детей – прокормим. Бог поможет.
Тогда храмы были закрыты, священников не было, требы совершать было негде, да и некому, так папа сам читал Псалтирь по покойникам, крестил маленьких ребяток. А однажды накануне Пасхи к нам в дом пришли комсомольцы: «А ну-ка, Демьян Михайлыч, собирайся, служить будешь». Папу забрали. Мама в голос прямо воет: «Расстреляют!» Но наутро Господь вернул кормильца в дом – оказалось, они закрыли папу в доме культуры, чтобы он пасхальную службу не читал, да народ не собирал. А он и там читал. Кругом дома народ собрался и слушали, молились.
Война тянулась. А почему тянулась? Голод был - по 600 грамм давали хлеба. Бывало, сядем, да сразу с чаем скушаем – молодые девчонки – ничего больше не было поесть. Тяжелее всего – голод. Когда ты сыта, есть не хочешь, ты и работаешь, и работа спорится и мысли спокойные. Не дай Господи такое испытать! За то меня Господь Бог и хранил, что мы всегда молились и другим помогали.
Бывало, выйдешь с участка – по дороге пленных солдат ведут. Я достала паек хлеба из-за пазухи и каждому даю по кусочку. Они благодарят, руки целуют: «Вы сами такие молодые». Масличные маки утоляют жажду – раздавала по головке мака. Жалко было солдат – голодные.
Во время войны я работала в институте лекарственных растений. У меня был участок «масличные маки», ухаживала за ними, опыляла. Когда маки созревали, из семечек пекли лепешки. Такие вкусные лепешки! Такую лепешку возьмешь, сядешь на меже, на участке и кушаешь.
Сестры обрабатывали землю, картошку сажали, кто-то пшеничку какую сеял, хотя бы на питание себе. Девочки-труженицы, все деревенские, приучены к труду.
Помню, как пришла победа. Просыпаемся в 4 часа утра, объявляют: «Война окончилась».
Господи, Боже! Я бегом на крышу - дом в деревне низкий. Красную юбку по колено отрезала, кусок ткани и привязала к палке. Машу этим «флагом»: «Война кончилась! Война кончилась,» - кричу во весь голос.
Все пережили – Слава Богу. 96 лет - и все живу. Главное – терпение. Терпеть надо и хорошее, и плохое. Особенно, когда плохо бывает, не надо роптать, за все надо благодарить Господа. Значит, так нужно. Если будет терпение, будем хорошо жить. Все трудности пережили с молитвой.
Молитесь Богу, Матери Божией, чтобы Она вразумляла. Матерь Божия, святитель Николушка, все святые, молите Бога о нас грешных. Берегите друг друга, живите дружно, помогайте друг другу, чтобы не падали, а тех, кто упал, поднимайте.