Схиигумения Стефанида (Топоркова) (29.07.1938-02.03.2009 гг.)
Схиигумения Стефанида (в миру Юлия Ефимовна) – родилась 29 июня 1938 г. в казачьей семье на Кубани. В семье было трое детей, Юлия была самой младшей. Благочестивые родители Юлии прожили более 90 лет и умерли практически в одно и то же время.
Юлия окончила Московский государственный текстильный институт и стала художником по тканям. Ее дипломная работа, посвященная русскому традиционному костюму, заняла призовое место и демонстрировалась на Парижской выставке.
Позже Юлия поняла, что ей предназначен иной путь. Мирские занятия были оставлены. Она подолгу молилась в соборах и храмах Твери, а затем приехала во Введенский женский монастырь г. Иванова, где несла разные послушания в монастыре и на подворьях. Духовная жизнь инокини складывалась непросто. Нередко она страдала от демонических нападений, не спала ночами, и только Причастие, молитва и крещенская вода облегчали ее состояние.
В 2001 г. к архимандриту Амвросию обратился правящий архиерей Тверской епархии Виктор (Олейник) и попросил направить инокиню Иулию (Топоркову) для возрождения Николаевского Клобукова монастыря в г. Кашин. Просьба архиерея удивила о. Амвросия, но он всё же удовлетворил просьбу архиерея и желание самой ин. Иулии, которую связывали долгие годы жизни и труда с тверской землей.
Из статьи на Православие.ру: «В 2001 г. ин. Иулия приняла постриг с именем Анна – в честь святой Анны Кашинской. В Кашине ее встретили только остовы зданий монастыря. В современном Кашине, маленьком городке с 18 тысячами жителей и прерванными церковными традициями, поначалу было очень трудно найти поддержку для возобновления иночества. Несколько лет мон. Анне пришлось жить в полном одиночестве, мерзнуть в разваливающемся домике. Территория монастыря не была огорожена, и по утрам монахиня Анна встречалась с недоброжелательно настроенными кашинцами, уповая лишь на заступничество Господа Бога и своей святой.
Молитвами ее небесной покровительницы м. Анне удалось собрать небольшую группу единомышленников и за короткий срок возродить сначала Покровский надвратный храм с колокольней, затем настоятельский корпус, а к 2006 г. – второй монастырский храм, собор святителя Алексия, и спасти там погибающие фрески. Было частично восстановлено здание бывшей трапезной, расчищен и возрожден источник преподобного Макария Калязинского. В Твери открылся православный детский сад имени Анны Кашинской. 12/25 июня 2008 г., в день памяти благоверной княгини Анны, архиепископ Тверской и Кашинский Виктор возвел матушку Анну в сан игуменьи.
Планы настоятельницы монастыря были огромны. Она мечтала о расцвете обители, о духовном просвещении детей, о скором приходе в кашинские школы и детские сады священников и монахинь города. Матушка не щадила себя: занимаясь всеми административными и хозяйственными делами, наравне с сестрами участвовала в приготовлении трапезы и всегда находила время для чтения духовной литературы. Во время трапезы из старенького аудиопроигрывателя звучали жития новомучеников и исповедников российских, которые читал игумен Дамаскин (Орловский). Сестры слушали записи проповедей духовника Введенского женского монастыря архимандрита Амвросия. У матушки Анны была книга об истории родной обители «Монастырь», подаренная отцом Амвросием каждой насельнице. Монахини из Иванова и Бежецка нередко приезжали в монастырь к игумении Анне, принимали участие в ежегодном крестном ходе в Кашине.
К настоятельнице Анне потянулись и прихожане города, и паломники. Многие, лишь однажды побывав в монастыре, становились верными помощниками матушки, приезжая в Кашин вновь и вновь».
В конце 2008 г. игумения Анна тяжело заболела. 9 января 2009 г., в день памяти архидиакона Стефана, была пострижена в схиму с именем Стефанида. Сестры Введенского монастыря навещали, поддерживали больную и ухаживали за ней.
20 марта 2009 г. схиигумения Стефанида отошла ко Господу. Погребена в Николаевском Клобуковом монастыре.
Вспоминания монахини Софии (Поповой).
Матушка родом из Ставропольского края, у нее родственники были настоящие казаки. Были мы у нее дома, ее родители еще живы были. Она рассказывала, что ее родная бабушка по отцу была верующей. Она стояла в святом углу, молилась на коленях, пришли карательные отряды и ее разрубили пополам. Род очень интересный: все крепко верующие, кто-то из рода участвовал в Белой армии, был военным; они все были очень активные люди.
После института Юля осталась в Твери на практике. Она любила и шила русскую одежду, русские костюмы, потом по этим лекалам она нам подрясники шила.
Меня с ней познакомила одна из моих подружек – дочка священника из Ярославля. Юля верующая была, но только начинала воцерковляться. И я повезла ее первый раз к батюшке Амвросию. Это всё было до монастыря, но батюшку я уже знала. Я только к нему в Жарки ездить начала. И Юля с этого момента к батюшке прикипела.
Пока она жила в Твери, мы с ней все время поддерживали отношения. Мы занимались материалами по новомученикам, она нам очень помогала. Принимала в Твери, знакомила с бабушками. Она уже при церкви была, стала шить для церкви облачения (шила очень хорошо). Благодаря ей мы вышли на людей, которые знали владыку Фаддея Успенского, узнали подробности, где его после расстрела похоронили. Игумен Дамаскин, ныне архимандрит, очень рад был такой встрече. И мы часто туда ездили. С Юлей было уютно: к ней приезжаешь, у нее всегда баночки с закрутками, с вкусностями стоят, она сварит картошечки, нас накормит, потом начинались, конечно, разговоры.
О. Дамаскин тогда очень хотел найти могилу владыки Фаддея: мы с ним много раз ездили на кладбище, где предполагалось захоронение владыки, но так и не нашли. Юлия Ефимовна была такая упорная: наняла ребят археологов и с ними 26 октября на Иверскую икону Матери Божией, в непогоду поехала на это кладбище и нашла могилу владыки Фаддея. Могилу открыли.
А как узнали, что это она. Когда владыку расстреляли, то опустили в отхожее место, потом достали, завернули в брезент, привезли на кладбище и похоронили в общем рве. Одна бабушка, в то время девочка, видела, где захоронили владыку, позже верующие собрались и перезахоронили его в отдельной могиле. Это было на Пасху, и ему положили в руки пасхальное яйцо. И вот, когда группа с Юлией вскрыла могилу, увидели в руке владыки пасхальное яйцо, через столько лет оно сохранилось. Приехал о. Дамаскин, забрали мощи, в Петербурге комиссия освидетельствовала их и установила, что это точно владыка Фаддей.
Когда открылся Свято-Введенский женский монастырь, батюшка Юлию Ефимовну тоже позвал. Она в это время помогала о. Дамаскину в Москве и оттуда к нам приехала. Это был, наверное, 1993 год.
Когда она сюда приехала, ходила за мной хвостом. Она такая мямля была, ее так с детства и звали «каша манная» – вся неспешная, тягучая, восторженная. В монастыре у нее начались трудности, и она очень боролась с тем, чтобы сразу не уйти. Она привыкла к другой жизни: к неспешности, свободе, а тут ее поставили в какие-то рамки. Потом ей стало легче, она начала приспосабливаться. Позже батюшка ее отправил в Москву, на Киевскую, на квартиру, где он останавливался, когда приезжал на «Радонеж». Там ей все нравилось, она была одна, любила цветы везде поставить, красивые скатерти постелить, она была эстет в душе. Но продолжала и в Тверь ездить. У нее там была подружка – келейница владыки Виктора Тверского. Владыка Юлю видел и с ней разговаривал, а так как Юля очень любила Россию, монастыри, она считала, что надо везде открывать храмы, спасать народ русский. И говорила она прекрасно, умела своими речами зажечь ближних. Владыка обратил на нее внимание и предложил ей стать игуменьей. Он позвонил батюшке, и батюшка сказал: «Ну что Вы, владыка, это не тот человек. Владыка, вы ошибаетесь, она такая мямля». А владыка отвечает: «А нам такие нужны».
Стоит Юля на нашей территории напротив алтаря, я иду, и она мне говорит: «Знаешь, мне владыка предложил быть игуменьей, но там одни развалины». Я обомлела: «Как? Откажись немедленно. Как ты будешь чего-то строить? Ты же не тот человек, кто сможет это сделать». Она говорит: «А я не буду строить». – «Как не будешь строить? А кто же тебе построит?» – «Святая Анна Кашинская будет строить». У нее была такая необыкновенная вера!
Владыка Виктор в Кашине постриг ин. Иулию в монашество. Мы были на постриге. Он собрал всех игумений своей епархии, они накрывали ее мантиями, всё было классически благочестиво. Ее с пением тропарей водили в трапезную, приводили обратно, она не снимала клобук, три дня была в храме. У нас тогда такого не было. Владыка думал, как ее назвать, и назвал Анной в честь прп. Анны Кашинской. Она была очень рада – любимая святая и мама у нее тоже Анна.
Стала мать Анна игуменьей в монастыре в Кашине. Там никого не было. Дали ей одну послушницу – немолодую женщину, и вот они с ней вдвоем остались в этих развалинах. Расчистили себе небольшой угол, там была печка, которую мать Анна сама топила и была, как Золушка, всегда в золе. Сама, конечно, готовила, и они ничего не делали, только молились и читали каждый день по несколько акафистов. Она никуда не ездила, спонсоров никаких не искала, деньги ни у кого не спрашивала, только молились среди разрухи и каких-то лохмотьев.
К ней стали приходить поговорить местные жители. И обнаружили, что это такой интересный человек эта Анна, и к ней стало много народу приходить. А она просто сидела и разговаривала о России, о монастырях, о Боге. Причем ей и в голову не приходило попросить у кого-то денег, помочь что-то восстановить. Ей это было неинтересно. Она была искренна, никакой корысти в отношениях с людьми не было.
Так они прожили шесть лет. В полной нищете. Местные, правда, им поесть приносили. Огородов они не сажали, никакого хозяйства у них не было. Через шесть лет приезжает из Москвы группа людей: «У нас проект – восстановить ваш монастырь». – «Пожалуйста», – отвечает мать Анна. И москвичи, не привлекая ни мать Анну, ни местных жителей полностью восстановили монастырь. Появилось несколько сестер. Шли службы, владыка прислал священника.
Мать Анна, когда приезжала в Иваново к батюшке на исповедь, никогда не показывала свой игуменский крест, она его всегда прятала и говорила: «Вот, генерал на службе – генерал, но когда он дома, он же не генерал. Когда приезжаю во Введенский монастырь, я здесь дома». И никогда не вела себя у нас как игуменья, но как сестра.
Потом мать Анна заболела, но операцию делать не захотела. И начала угасать. Год она проболела, а последние полгода уже не вставала. Мы туда ездили с мон. Надеждой (Ковальской) и с мон. Афанасией (Афанасьевой), помогали, ухаживали за ней. Ей становилось все хуже, мать Надежда и я тогда были около нее. Вдруг мать Надежда говорит: «Давай, я позвоню моей знакомой – мать Нине из-под Дивеево, пусть помолится за нее». Позвонила. На следующее утро звонит мать Нина: «Я сегодня ночью молилась за матушку, у нее есть нераскаянные грехи, она не пройдет мытарства. Ей надо помочь. Я приеду и с ней поговорю». Она приехала, разговаривала с мать Анной, потом пришел священник отец Виталий, и мать Анна исповедовалась. После исповеди вышел взволнованный о. Виталий и говорит: «Я никогда не слышал такой глубокой исповеди, самому впору бежать исповедоваться». А мы позвонили батюшке Амвросию, что, мол, мать Анна не пройдет мытарства. Он говорит: «Да нет, она всегда так искренне исповедовалась, она такой скромный, искренний человек». Мать Нина уехала, на другой день опять звонит и говорит: «Я опять молилась за вашу мать Анну, Господь ее простил». Через два часа звонит и батюшка Амвросий: «Скажите мать Анне: Господь ее помиловал, все будет хорошо».
Потом мать Анна уже не разговаривала, лежала месяца два или три безмолвно. Приехал к ней о. Дамаскин попрощаться. Он взял ее руку, а она говорить не может, только смотрит. У нее слезы, и у него слезы. Он ее поблагодарил за труды, она ему много помогала.
Когда матушка умерла, мы были в нашем Введенском монастыре и сразу поехали в Кашин читать Псалтырь; мать Нина тоже приехала попрощаться. Ночью я одна в храме читала Псалтырь и совершила дерзость. Мне так хотелось посмотреть на ее лицо, а она уже была облачена и закрыта. Я открыла лицо (я потом батюшке сказала, он ответил: «Сделаешь сорок поклонов, на схимницу не надо смотреть»). У нее было такое лицо, как будто она куда-то улетает, вся устремленная в вечность.
Хоронили ее очень красиво. Сестры несли на руках гроб, так низко, на полотенцах. Могила была у храма, потому что она первая настоятельница обители. Мы засыпали могилу цветами. Был март месяц, солнечный весенний день, тишина. Наша матушка Стефанида ушла к Господу.