Золотая осень…
Воистину – золотая, когда тебе 95…
Я, боюсь, что даже и не очень понимаю про то, каково это – прожить такой срок на земле…
Глядя на россыпи опавшей листвы невольно думается о смерти…
Но уточню – о каждодневном монашеском умирании, ежеминутном вкушении смерти…
Мне это тоже не вполне понятно – я человек гордый и нет-нет, а изловчусь избежать этого вкушения…
Уж больно тяжело…
А вот отец Кирилл, великий Послушник Христов – не ловчит…
Он с нею, со смертью, давно и глубоко дружен…
Еще с Великой Войны…
И дело даже тут не в том, что за эти 11 лет болезни мы миллион раз мчались на скорой в реанимацию…
И не в том, что этот последний август был куда как непрост…
11 августа 2014 г.
Забывать про себя, не принадлежать себе, жить чаяниями и переживаниями других людей все 60 лет своего монашества – это ли не смерть… Так что там ему инсульт какой-нибудь, сердечный приступ, пневмония?..
Помню, как он в последний раз (будучи на ногах) собирался в больницу – как на Голгофу…
Тихо плакал на правиле… ходил прощаться с храмом…
Чувствовало его сердце – долгим будем этот путь, нелегким…
Но лицо его после этих слез становилось просветленным, умиротворенным, счастливым…
Любящий своего Господа, преданный Христу человек – не иначе, как с радостью иго Его благое понесет!
Поэтому так оскорбительны кажутся мне все эти досужие разговоры о том, что де “чем такая жизнь, так лучше и не жить”, “зачем искусственно продлевать его мучения!”… И т.д…
Как лучше – знает Господь.
А они с Ним договорились…
С днем рождения тебя, наш батюшка!
8 октября 1919 года родился Иван Дмитреевич Павлов – наш Старец Кирилл
Старец любит Христа. Верит Ему. И умеет слышать Его Слово. Поэтому так велик, прост и прекрасен он сегодня в своём молчании!
Были разные варианты.
Один: он поднялся со своего одра, протянул руки к небу, изрек “о, ужас!” и снова лег…
Другой: он не вставал, но “о, ужас!”, из уст парализованного и три года как совсем не говорящего старца все-таки прозвучало…
При этом, понятное дело, все эти многозначительные подробности утаиваются ближайшим окружением…
Впрочем, как и всегда “утаивалось и не договаривалось” всё то, что так питает чаяния определенной категории людей…
Впрочем, людям этим – какими-то воистину фантастическими путями – всегда удается чаяния свои удовлетворять…
Как и сегодня: он встал и сказал “о, ужас!”…
Я рада только одному – тому, что научилась за последние годы относиться к подобным вещам, если и не с милосердной кротостью, то хотя бы с юмором:
– Даааа?!! – удивленно протягиваю я, на очередной расспрос “а правда?” по телефону, – Ну, кому-то, ребята, можно позавидовать – я вот 24 часа безотходно у постели больного и ничего такого не видела и не слышала! Прям, не везет!
Кто-то успокаивается, кто-то остается с тайной недоброй думой – не договаривает поди, уж мы-то знаем…
Так и живем.
Я уж и не говорю о том, что это очень удобно в сегодняшней, и без того страшной и горестной ситуации, вкладывать в уста известного духовника Бог знает какие словеса, тем паче – словеса, предполагающие какую угодно интерпретацию, распаляющие тревогу…
Отец Кирилл уже неоднократно становился своеобразным “рупором” нахрапистого невежества тех, кто вообразил себя борцами за Чистоту Православия… Что тут скажешь?.. И кто из нас имеет слышащие уши?..
Монах, чей долгий жизненный путь был пройден в достоинстве “нетленной красоты кроткого и молчаливого духа” (1Петр 3:4); как добрый сеятель сеющий вокруг себя лишь апостольское слово о мире и Любви (ни толики отсебятины!) – превращается то и дело на моей памяти:
– то в трибуна народного негодования (по любому поводу);
– то в икону массового противостояния (неважно чему);
– то в глашатая каких-то лютых эсхатологических откровений
(потому что жить в простоте и радости – духовно более сложная задачка, чем ожидание катастроф).
Так и живем. Спешим, суетимся, боимся, выдумываем и – говорим, говорим, говорим…
А он любит Христа. Верит Ему. И умеет слышать Его Слово.
Поэтому так велик, прост и прекрасен он сегодня в своей непростой болезни и в своём молчании!
“Секретная операция”
Невероятно – находиться совсем рядом с человеком, который прошел через войну, едва спасся от бомбежки под Тихвином, мерз в окопах под Сталинградом, чудом уцелел на минных полях, слышал ужасающую тишину мертвых городов и хоронил товарищей, зверски убитых бандеровцами…
А вот – он рядом. Уже 12 лет, как парализован…
И я думаю – он на своем посту. Он сражается…
Он заботится о нас.
Только на крышу мне – 9 мая – придется забираться одной на этот раз…
А двадцать лет назад крышу мы “брали” вдвоем. Это была наша “секретная операция”.
Мы старались никому на глаза не попадаться.
Во-первых, разволнуются: старый человек, то да се, можно ведь и равновесие потерять, упасть, разбиться…
Во-вторых, вроде это и несерьезно как-то – по крышам лазить в потемках…
В третьих, мне может попасть, – куда, мол, смотрела, келейница такая разэдакая…
А я и так безтолковая – всю жизнь от начальства получаю…
А батюшка – он боевых товарищей не подставляет.
Поэтому операция та была тщательно спланирована.
И мы вышли в 21:45 и сделали отвлекающий маневр – как бы просто так стали прогуливаться вокруг старого корпуса Патриаршей резиденции… Правило, мол, читаем… Соловьев слушаем, опять же… А что? Ничего такого!
Но правило было давно прочитано, а с крыши газовой котельной мы получали надежду увидеть хоть что-то от того салюта, который давался к 50-и летию Победы на Поклонной Горе…
– Лезь, батюшка, я прикрою, – храбрилась я и старалась придержать длинные полы его рясы – чтобы не запутался… Батюшка забирался первый, впрочем, я карабкалась по крутой железной лестнице за ним следом – шаг в шаг. Для подстраховки.
Мне было весело. Я была молодой безшабашной дурехой, которая с первых секунд нашей вылазки уже воображала себя бравой фронтовой разведчицей… А батюшка…
Батюшка добродушно улыбался, но там, на крыше котельной он становился лицом к Поклонной Горе и замирал в ожидании, трогательно нацепив на нос очки…
О чем он думал? Может о том, что вряд ли доживет до следующей круглой даты и еще раз увидит такой салют?..
Но он дожил…
Они привыкли там, на войне, сражаться и терпеть до последнего…
Терпеть такое, что не укладывается в мозгу у нормальных, не искушенных войной людей.
Батюшка, родной, в 21:45 (ну, да – если парад в десять вечера…) я полезу на нашу с тобой крышу… Как тогда!
Я даже еще выше заберусь – куда тебя отпускать побаивалась… Все-таки ряса, можно нечаянно запутаться и потерять равновесие…
И я увижу, обязательно увижу большой праздничный Салют твоей Победы…
Тихий свет подлинности. К 90- летию Архимандрита Кирилла (Павлова). Отрывок из книги монахини Евфимии «Тихий свет подлинности» об о. Кирилле (Павлове):
Рядом с ним у тебя всегда было право на ошибку. Мало того — у тебя было право иметь собственное мнение. Несогласие не вызывало у отца Кирилла ни недоумения, ни огорчения (огорчения он, по крайней мере, не показывал). Он с интересом и уважением выслушивал иную точку зрения и, если убеждался в ее обоснованности, мог изменить свою. Отец Кирилл никогда не доминировал и никому не навязывал своих представлений о жизни. Выслушав вопрошавшего, неспешно расспросив о подробностях дела, он деликатно предлагал свой вариант решения проблемы, а дальше — наше право выбирать. Жизнь сама открывала впоследствии, что его совет был единственно верным.
Я не перестану удивляться тому, с какою легкостью иные духовники могут развести супружескую пару, направить в монастырь колеблющегося в своем выборе человека или как-то еще кардинально и грубо поменять человеческую судьбу. Отец Кирилл относился к человеку предельно бережно, взвешивал каждое свое слово, чтобы не задеть чужого самолюбия, не поранить немощную душу. А на ошибку он — не то что грубо не указывал, но вообще делал вид, что ничего не происходит. Давал человеку возможность самому разобраться в заблуждении. Недаром один из его любимых фрагментов «Отечника» — история с Пименом Великим, не обличившим дремавшего на клиросе во время службы брата, но давшим ему спокойно отдохнуть.
Его умение предпочитать ученичество учительству, послушничество начальствованию поражало до глубины души. Другое дело, что нам самим следовало иной раз догадаться — не столько делиться с ним своими соображениями, сколько помолчать в его присутствии. Пользы от этого было несравненно больше.