Первыми великомучениками были, пожалуй, Адам и Ева. Им, первенцам Божиим, единственным из всех живущих на земле знавшим благо и гармонию рая, довелось видеть как мучаются, озлобляются, заблуждаются и убивают друг друга их дети, лишенные райского целомудрия по вине родителей. Не это ли высшее мучение - с ясностью осознавать трагедию изгнания из рая, навязанную родителями вместо полноты любви своим детям. Что может сравниться с глубиной этих страданий?
Горечь неизбывной боли, лишь отдаленно напоминающая мучения Адама и Евы, испытываем и мы, когда умирают те, кто преданно смотрят нам в глаза, те, кто послушливо служат нам, безгрешные и беззащитные перед лицом смерти - наши домашние питомцы, ведь мы были созданы быть для них богами. Они уходят безропотно, принимая от нашей руки и это горькое лекарство, доверяясь нам и в смерти.
После грехопадения человека весь остальной сотворенный мир, мир природы, оставался в первозданном не падшем состоянии и не мог признать в помраченном грехом Адаме своего владыку. Солнце не хотело светить человеку, источники вод поить его, земля не давала своих плодов и не хотела носить человека, звери хотели его растерзать. И вот чтобы спасти человека - Бог помещает мир природы ниже уровня падшего Адама.
Преподобный Симеон Новый Богослов говорит: «Все твари, когда увидели, что Адам изгнан из рая, не хотели больше повиноваться ему, преступнику. Но Бог… сдержал все эти твари силою Своею, и по благоутробию и благости Своей не дал им тотчас устремиться против человека и повелел, чтобы тварь оставалась в подчинении ему, и сделавшись тленною, служила тленному человеку, для которого создана, с тем, чтобы когда человек опять обновится и сделается духовным, нетленным и бессмертным, и вся тварь, подчиненная Богом человеку в работу ему, освободилась от сей работы, обновилась вместе с ним и сделалась нетленною и духовною».
Как много символичного в этой лаконичной, почти черно-белой картине: священник и дьякон с большим напряжением, молча волокут на подвернувшемся удачно металлическом листе тело умершего Корсара. Длинным полем, к лесу, ноги проваливаются в снег, руки окоченели, нужно идти, пробираться вперед, вот к тем зеленеющим в белой дымке елям. Дошли... Лопаты ударяют о мерзлую землю, готовят последнее ложе, как утробу матери.
Благородно, в преданности и постоянной готовности служить, жил, благородно и умер.
И если бы не уверенная надежда на будущую встречу, боль была бы бессмысленной и не утоляемой.
Смерть противоестественна, к ней не привыкнешь никогда. Зря говорят: «Время лечит, привыкнешь». Как соединить разорванный белый лист? С этим разорванным миром только учишься жить, жить сознательно, не убегая от последствий того, в чем есть и твоя вина, глядя им в глаза, в эти преданные, доверяющие тебе себя даже в смерти, грустные глаза.
Смерть противоестественна, но не бессмысленна, она дается, чтобы нечто понять.. Вся наша жизнь, по сути, складывается из этих маленьких опытов любви и опытов утраты, разрыва единого целого, нашей единой общности. И это нужно сознательно нести, не позволяя расслабить себя унынием. И чем глубже разрыв, чем острее боль утраты, тем сильнее тяга к единству любви, громче сердечные взывания к Тому, Кто - Источник этой любви, Сам есть Любовь. «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!» (Псалом 41)
Мне часто доводилось гулять с Корсаром в лесу. И неизменно я ловила себя на ощущении, что пребываю в некоем ТАИНСТВЕ. Таинстве единения. Действительно, на душу низходил покой и гармоничная близость меня с... Корсаром, а через него со всей природой, для которой он был своим, а я - отдаленным чужаком, а главное - трепетно переживалось Присутствие Того, Кто Бог и для меня и для Корсара и для каждой былинки под моими ногами. Через Корсара Господь учил меня вдыхать аромат этого утерянного, и по моей вине тоже, райского единства.
"Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих» (Рим. 8, 19-23).
Разве кто-то или что-то может разрушить узы любви, которой дышит весь мир? Разве любовь, связывающая нас, по воле Бога, может быть не вечной?
Верую, Господи, помоги моему неверию.
Монахиня С.
Горечь неизбывной боли, лишь отдаленно напоминающая мучения Адама и Евы, испытываем и мы, когда умирают те, кто преданно смотрят нам в глаза, те, кто послушливо служат нам, безгрешные и беззащитные перед лицом смерти - наши домашние питомцы, ведь мы были созданы быть для них богами. Они уходят безропотно, принимая от нашей руки и это горькое лекарство, доверяясь нам и в смерти.
После грехопадения человека весь остальной сотворенный мир, мир природы, оставался в первозданном не падшем состоянии и не мог признать в помраченном грехом Адаме своего владыку. Солнце не хотело светить человеку, источники вод поить его, земля не давала своих плодов и не хотела носить человека, звери хотели его растерзать. И вот чтобы спасти человека - Бог помещает мир природы ниже уровня падшего Адама.
Преподобный Симеон Новый Богослов говорит: «Все твари, когда увидели, что Адам изгнан из рая, не хотели больше повиноваться ему, преступнику. Но Бог… сдержал все эти твари силою Своею, и по благоутробию и благости Своей не дал им тотчас устремиться против человека и повелел, чтобы тварь оставалась в подчинении ему, и сделавшись тленною, служила тленному человеку, для которого создана, с тем, чтобы когда человек опять обновится и сделается духовным, нетленным и бессмертным, и вся тварь, подчиненная Богом человеку в работу ему, освободилась от сей работы, обновилась вместе с ним и сделалась нетленною и духовною».
Как много символичного в этой лаконичной, почти черно-белой картине: священник и дьякон с большим напряжением, молча волокут на подвернувшемся удачно металлическом листе тело умершего Корсара. Длинным полем, к лесу, ноги проваливаются в снег, руки окоченели, нужно идти, пробираться вперед, вот к тем зеленеющим в белой дымке елям. Дошли... Лопаты ударяют о мерзлую землю, готовят последнее ложе, как утробу матери.
Благородно, в преданности и постоянной готовности служить, жил, благородно и умер.
И если бы не уверенная надежда на будущую встречу, боль была бы бессмысленной и не утоляемой.
Смерть противоестественна, к ней не привыкнешь никогда. Зря говорят: «Время лечит, привыкнешь». Как соединить разорванный белый лист? С этим разорванным миром только учишься жить, жить сознательно, не убегая от последствий того, в чем есть и твоя вина, глядя им в глаза, в эти преданные, доверяющие тебе себя даже в смерти, грустные глаза.
Смерть противоестественна, но не бессмысленна, она дается, чтобы нечто понять.. Вся наша жизнь, по сути, складывается из этих маленьких опытов любви и опытов утраты, разрыва единого целого, нашей единой общности. И это нужно сознательно нести, не позволяя расслабить себя унынием. И чем глубже разрыв, чем острее боль утраты, тем сильнее тяга к единству любви, громче сердечные взывания к Тому, Кто - Источник этой любви, Сам есть Любовь. «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!» (Псалом 41)
Мне часто доводилось гулять с Корсаром в лесу. И неизменно я ловила себя на ощущении, что пребываю в некоем ТАИНСТВЕ. Таинстве единения. Действительно, на душу низходил покой и гармоничная близость меня с... Корсаром, а через него со всей природой, для которой он был своим, а я - отдаленным чужаком, а главное - трепетно переживалось Присутствие Того, Кто Бог и для меня и для Корсара и для каждой былинки под моими ногами. Через Корсара Господь учил меня вдыхать аромат этого утерянного, и по моей вине тоже, райского единства.
"Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих» (Рим. 8, 19-23).
Разве кто-то или что-то может разрушить узы любви, которой дышит весь мир? Разве любовь, связывающая нас, по воле Бога, может быть не вечной?
Верую, Господи, помоги моему неверию.
Монахиня С.